Презентация на тему Александр Галич 1918 - 1977

ко всем знакомым и незнакомым людям на Востоке и

на Западе: «Не молчите! Поймите, молчать нельзя !..Поверьте, это разрешается, это не стыдно, это можно – утешать вдов и сирот. Это можно, это не стыдно – бороться с несправедливостью и ложью, помогать страждущим, вступаться за униженных и оскорбленных. Поймите. Мы живем в одно время. На одном земном шаре, и пусть кто-то продолжает демагогически болтать о вмешательстве в чужие дела – нет на нашей земле чужих дел!
ВСЕ ДЕЛА НАШИ!»

Из передачи на радио «Свобода»
От 14 сентября 1974 года

дань.
И за кладом на сказочном острове
Не стремимся мы в

дальнюю даль!
Ни в пустыню, ни к полюсу холода,
Ни на катере – к этакой матери…
Но поскольку молчание – золото,
То и мы, безусловно, старатели.
Промолчи – попадешь в богачи,
Промолчи, промолчи, промолчи!
И не веря ни сердцу, ни разуму,
Для надежности спрятав глаза,
Сколько раз мы молчали по-разному,
Но не против, конечно, а за!

молчальники вышли в начальники, Потому что молчание – золото.

Промолчи – попадешь в первачи, Промолчи, промолчи, промолчи! И теперь. Когда стали мы первыми, нас заела речей маята, Но под всеми словесными перлами Проступает - пятном – немота. Пусть другие кричат от отчаянья, От обиды, от боли, от голода! Мы-то знаем – доходней молчание, Потому что молчание – золото! Вот как просто попасть в богачи, Вот как просто попасть в первачи, Вот как просто попасть в палачи – Промолчи, промолчи, промолчи! 1963 год

поэт. Я пишу свои стихи, которые только притворяются песнями,

а я только притворяюсь, что их пою. Почему же вдруг человек немолодой, не умея петь, не умея толком аккомпанировать себе на гитаре, все-таки рискнул и стал этим заниматься? Наверно, потому, что всем нам – и там, и здесь – слишком долго врали хорошо поставленными голосами. Пришла пора говорить правду. И если у тебя нету певческого голоса, то, может быть, это иногда важнее, чем обладать бельканто».

Эти слова Александра Галича, сказанные четверть века назад, звучат вполне злободневно…

30-ых и начале 40-ых годов, что из этого красивого,

улыбчивого, барственного «шалопая», музыканта и сочинителя стихов на все случаи жизни, компанейского и доброго вырастет такой твердый и бескомпромиссный художник…

к себе домой и спел примерно двадцать песен в

очень узкой компании. Песни поразили меня пронзительной гражданственной афористичностью…

растет на берегу забудь – трава,
Забудь о гордости, забудь

про горести,
Забудь о подлости! Забудь про хворости!
Вот какие есть на свете острова!
Говорят, что где-то есть острова,
Где с похмелья не болит голова,
А сколько есть вина, пей все без просыпу,
А после по морю ходи, как по суху!
Вот какие есть на свете острова!
Говорят, где-то есть острова,
Где четыре не всегда дважды два,
Считай хоть дослепу – одна испарина.
Лишь то, что по сердцу, лишь то и правильно.
Вот какие есть на свете острова!
Говорят, что где-то есть острова,
Где неправда не бывает права!
Где совесть – надобность, а не солдатчина,
Где правда нажита, а не назначена!
Вот какие я придумал острова!

очень много лет в лагерях. Он написал, по-моему, об

этом прекрасную книжку, цикл рассказов…Когда я ее прочел, мне захотелось написать песню, посвященную ему.

В.Т.Шаламову

А ты стучи, стучи, а тебе Бог простит,
А начальники тебе, Леха, срок скостят!
А за Окой сейчас небось коростель свистит,
А у нас на Тайшете ветра свистят.
А месяц май уже, а все снега белы,
А вертухаев на снегу следы.
А что полнормы – тьфу, это полбеды,
А что песню спел – полторы беды!
А над Окой летят гуси-лебеди,
А за Окой свистит коростель.
А тут по наледи курвы-нелюди
Двух зэков ведут на расстрел!
А первый, он с Севастополя,
Он там, черт чудной, Херсонес копал,
Он копал, чумак, что ни попадя,
И жену его, и сынка его,
И старуху мать, чтоб молчала, …!
Чтобы знали все, что закаяно
Нашу родину споднизу копать!

А в Крыму теплынь, в море сельди,
И миндаль небось подоспел,
А тут по наледи курвы-нелюди
Двух зэка ведут на расстрел!
А второй зэка – это лично я,
Я без мамы жил, я без папы жил,
Моя боязнь была преотличная,
Да в шухере стукаря пришил!
А мне сперва вышка , а я в раскаянье,
А уж в лагере – корешей знавал,
И на кой я пес при Лехе-Каине
Чумаку подпел «Интернационал»?!

А в караулке пьют с рафинадом чай,
А вертухай идет, весь сопрел.
Ему скучно, чай, и несподручно, чай,
Нас в обед вести на РАССТРЕЛ!
1964?

…не очень люблю этот жанр. Но тут было как-то

необходимо написать. И, кстати, было очень странно: я у одного знакомого пел песни… Сидел какой-то очень высокий человек, костлявый. Сидел, приложив руку к уху – так слушал меня. Когда я сказал, что вот песня, посвященная Варламу Шаламову, он подсел ко мне совсем близко, просто прям лицом к лицу. А потом, когда я кончил петь, он встал, обнял меня и сказал: « Ну вот, значит, давайте знакомиться. Я и есть ШАЛАМОВ ВАРЛАМ ТИХОНОВИЧ».

купить коробок спичек,
Ты можешь найти две копейки
И позвонить кому-нибудь

из автомата,
Ну, а если звонить тебе некому,
Так зачем тебе две копейки?
Не покупать же на две копейки
Два коробка спичек!
Можно вообще обойтись без спичек,
А просто прикурить у прохожего,
И заговорить с этим прохожим,
И он даст тебе номер своего телефона,
Чтоб ты позвонил ему из автомата…
Но как же ты сможешь позвонить ему из автомата,
Если у тебя нет двух копеек!?
Так что лучше уж не прикуривать у прохожего,
Лучше просто купить коробок спичек.
Впрочем, и для этого сначала нужно
Найти на улице одну копейку…
1965?

Борис
Пастернак

кому я прочел ее, был Корней Иванович Чуковский…
Я не

много раз встречался в жизни с Борисом Леонидовичем пастернаком, но однажды он пришел в переделкинский Дом писателей… Был вечер, я пошел его провожать. И по дороге он сказал мне:

не умирают никогда…» Я хорошо запомнил эти слова. Борис Леонидович

не умрет никогда.

члена Литфонда, Бориса Леонидовича Пастернака, последовавшей 30 мая сего

года на 71-ом году жизни после тяжелой и продолжительной болезни, и выражает соболезнование семье покойного.

Разобрали венки на веники.
На полчасика погрустнели…
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И терзали Шопена лабухи,
И торжественно шло прощанье…
Он не мылил петли в Елабуге
И с ума не сходил в Сучане!
Даже киевские письмэнники
На поминки его поспели.
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!..
И не то чтобы с чем-то за сорок –
Ровно семьдесят, возраст смертный.
И не просто какой-то пасынок –
Член Литфонда, усопший смертный!
Ах, осыпались лапы елочьи,
Отзвенели метели…
До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели!
«Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела…»

«Литературной газете», - сообщение о смерти Б.Л.Пастернака.
Нет, никакая не

свеча –
Горела люстра!
Очки по морде палача
Сверкали шустро!
А зал зевал, а зал скучал –
Мели, Емеля!
Ведь не в тюрьму и не в Сучан,
Не к высшей мере!
И не к терновому венцу
КОЛЕСОВАНЬЕМ,
А как ПОЛЕНОМ по лицу –
ГОЛОСОВАНЬЕМ!
И кто-то спьяну вопрошал:
- За что? Кого там?
И кто-то жрал, и кто-то ржал
Над анекдотом…
Мы не забудем этот смех\и эту скуку!
Мы – поименно! – вспомним всех,
КТО ПОДНЯЛ РУКУ!...
«Гул затих. Я вышел на подмостки,
Прислонясь к дверному косяку…»
Вот и смолкли клевета и споры,
Словно взят у вечности отгул…
А над гробом встали мародеры
И несут почетный КА-РА-УЛ!

Копелев, писатель: «…Декабрь 1966 года. Переделкино. Дом творчества. У нас

в комнате поет Александр Галич. Внезапно входит Корней Чуковский. Мы испугались. Ведь песни Галича – их язык, стиль, страсти прямо противоположны всему, что он любит. Но слушал он благодарно, увлеченно и пригласил Галича петь у него в доме. Концерт состоялся через несколько дней…»

что одной из самых распространенных болезней эмиграции…является болезнь НОСТАЛЬГИЯ.

Когда

я вернусь…
Ты не смейся – когда я вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли,
по февральскому снегу,
По еле заметному следу – к теплу и ночлегу –
И, вздрогнув от счастья, на птичий твой зо
оглянусь,-
Когда я вернусь.
О, когда я вернусь!..
Послушай, послушай, не смейся,
Когда я вернусь
И прямо с вокзала, разделавшись круто
с таможней,
И прямо с вокзала – в кромешный,
ничтожный, раешный –
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь,
Когда я вернусь.
Когда я вернусь,
Я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно
соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит в меня и заплещется в сердце моем –
Когда я вернусь.
О, когда я вернусь!
Когда я вернусь,
Засвистят в феврале соловьи
Тот старый мотив – тот давнишний,
забытый, запетый.
И я упаду, побежденный своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань,
в колени твои!
Когда я вернусь…
А когда я вернусь?

на основе следствия парижская полиция и с которой поэтому

мы должны считаться, сводится к следующему:» Галич купил в Италии телевизор-комбайн и, привезя его в Париж, торопился его опробовать…вставил почему-то антенну не в антенное гнездо, а в отверстие на задней стенке, коснувшись ею цепей высокого напряжения. Он тут же упал, упершись ногами в батарею, замкнув таким образом цепь. Когда пришла жена, он был уже мертв. Несчастный случай по неосторожности потерпевшего…но у меня нет стопроцентной уверенности, что это несчастный случай, а не УБИЙСТВО…»

огнем и мечом И позором вранья, Возвращается боль, Потому что ей некуда

деться, Возвращается вечером ветер На круги своя. Мы со сцены ушли, Но еще продолжается действо, Наши роли суфлер дочитает, Ухмылку тая, Возвращается вечером ветер На круги своя, Возвращается боль, Потому что ей некуда деться. Мы проспали беду, Промотали чужое наследство, Жизнь подходит к концу, И опять начинается детство, Пахнет мокрой травой И махорочным дымом жилья, Продолжается действо без нас, Продолжается действо, Продолжается боль, Потому что ей некуда деться, Возвращается ветер На круги своя.